Киньте клич, и я восстану,
если нет - я полежу.
Нет, дышать не перестану -
видишь, заживо кружу.

Медный таз мне станет сыном,
а медуза - молоком.
Перемешанный с нарыном,
обернусь я чердаком.

Все воскликнут: "Вива! Браво!
Молодец, давай на бис!"
Я взгляну - и всю ораву
превращу в бесполых лис.

Закудахтают, залают -
только поздно, навсегда;
так товарищи, бывает;
это, братцы, ерунда.

Киньте ключ, и я восстану,
если нет - я погляжу.
Нет, душить не перестану -
видишь, заживо душу.

И останутся на свете
только я и медный таз
и стероидные дети
без ноздрей, души и глаз.

Месяц ясный, что ты светишь,
что ты хочешь от меня?
Скоро всадника ты встретишь,
а под ним его коня.

Им ты скажешь, сколько стoишь,
или сколько стoю я,
а они пойдут в Воронеж,
если там у них семья.

Каждый пятый их заметит,
если будет освещать
месяц, что так ярко светит
прямо в глаз, ядрёна мать.

Месяц ясный, ты б потише,
брат родимый, посветил.
Я попрятался на крыше,
чтоб меня он не убил.

Мёртвый конь вернётся с поля,
с крыши птицей я слечу -
а на небе светит воля,
но её я не хочу.

Люди, идущие вниз, далеки
от никому неизвестной реки.
Люди, бредущие сверху, с горы,
стали видны нам с недавней поры.

Будут они приносить нам огонь
и издавать неприличную вонь.
Страшно нам станет, и мы побежим -
здесь нам поможет здоровый режим.

Мы их обгоним и в реку войдём,
в ней приготовимся и подождём.
Им неизвестна река, и они
будут пытаться кидать в нас огни.

Всё зашипит, чёрный дым поползёт,
в воду огонь попадёт и умрёт.
Мы изловчимся и ка-ак запоём -
люди узнают, как портить нам дом.

Ух, и нагоним мы страху на них -
песни споём и расскажем им стих;
плакать начнут и пощады просить…
Мы не ублюдки - придётся простить.

Сирый мерин сапогами
запинал мои глаза…
Что я буду делать с Вами? -
Я не вижу тормоза.

Что я делать с Вами буду? -
Я не вижу Ваших рук.
Как я стану бить посуду,
убивать Ваших подруг?

Как мне быть? - Я Вас не вижу,
сколько рук у Вас и лиц?
Пододвиньтесь-ка поближе,
я паду пред Вами ниц.

Сапогами сирый мерин
очи ясные мои
запинал. Я не уверен,
что увижу вновь ГАИ.

В тех ГАЯх сидят прелаты,
облачённые в пальто,
но они не виноваты,
что горит весь день метро.

Это я в связи с безглазьем
в том метро пожар разжёг,
возмущённый безобразьем,
что украли мой мешок.

Там, в мешке, глаза сияли
запасные. Но мешок
негодяи вдруг украли -
я остался одинок.

И теперь я Вас не вижу
и поэтому люблю.
Вы меня, надеюсь, ниже,
а не то я Вас убью.

Скоро я себя бензином
вместе с Вами оболью.
Мы сгорим под мезонином,
уподобившись белью.

Мы не будем в мелколесье,
словно тараканы, жить,
будем вечно в поднебесье
терракотовом парить.

Я не летал самолётами
и не ходил по земле -
лишь повисал за воротами
на реактивной метле.

В стужу я пил марганцовочку,
летом асфальт поедал…
Как-то увидел Дюймовочку -
жутко запаниковал.

Я представляюсь горчичником,
мне и двенадцати нет.
Очень боюсь, пограничникам
мой отдадут трафарет.

Что им - они люди смелые,
буквы найдут - и вперёд!
Вытащат локти дебелые,
вот вам и переворот.

Я ж не летаю, не бегаю
и не стаю на земле.
Мне бы печать ярко-пегую
на реактивной метле.

Я видел сон: лихие гренадёры
мне подрезaли крылья - я визжал,
руками крепко голову зажал,
чтоб из неё не лезли помидоры;

тогда как то, что вкруг меня вращалось
(то были либо волки, либо нет),
мне абсолютно закрывало свет,
и оттого во мне была усталость.

Мне говорили, я кричал и плакал,
Но я не помню, так как тихо спал.
Я видел золотой парадный бал,
где старого орла сажали нa кол.

Сей сон меня тотчас поверг в унынье,
и я проснулся. В комнате темно,
а в голове лишь вертится одно -
какого цвета мoлотые клинья?

Самостоятельно решать такой вопрос
Довольно сложно - лучше сделать ноги.
Пойду-ка я по лиственной дороге
и там найду на патиссоны спрос.

Трепетные цапли лезут под подол -
испугались капли, льющейся с небес.
Знаешь, я не в курсе, как поставить свежий стол,
дабы эти цапли не умчались в лес.

Я уже не знаю, как мне с ними быть:
если ставить с краю - тут же упадут;
если же вскричать на них и в плесень превратить,
то собьются в стаю и себя сожрут.

Солнце из-под речки медленно встаёт;
псевдо-человечки падают за мной;
цапли напрягутся, прыгнут задом наперёд -
я скажу им речь, кишащую смолой.

Я думаю, становится легко,
когда с себя ты сбрасываешь тяжесть -
друзей, любовь, сомнения и жалость,
привязанности, совесть… Высоко,

освободившись, ты взлетаешь вверх
и там паришь - ты чист, твой разум лёгок;
твой вкус, твой слух невероятно тонок,
и ты искришься, будто фейерверк.

Вниманья твоего не привлечёт
ни взгляд любви, ни тихий скрип сомненья;
ты будешь жить легко, как привиденье,
и жизнь без мук и горечи пройдёт.

Ночью на небо влезла луна,
не одинока - просто одна;
смотрит с улыбкой вниз с высоты
на переулки, дома и мосты.

Светит на крыши, где кошки сидят
и на кусты, где бездомные спят,
на неприкаянных серых ментов,
молча бредущих меж спящих цветов.

В небе ползёт безмятежно она,
светит на землю ночную Луна,
светит и молча в окошко глядит -
там сладким сном моё солнышко спит.

Если ночь - это тень проходящего дня,
То зачем эта тень столь мила для меня?
Почему мне весь день - лишь преддверье её?
Для чего в ней так часто спасенье моё
от напряга и лжи уходящего дня?…
И зачем тогда ночь так темна для меня?

Быть или не быть? - ты в смятеньи, ты не знаешь.
Кто тебе сказал, будто выбор вправду твой?
Если даже так - между чем ты выбираешь? -
Между тем, что есть, и придуманным тобой.
Бытие, как факт, ничего не объясняет,
также, как и смерть - неизвестность, ноль, фантом.
Быть - и значит знать то, что каждый первый знает;
Умереть - узнать что-нибудь ещё… О чём?

Это всё пройдёт - только нам плевать,
это лишь слова - нам по барабану.
"Я тебя люблю" - вкусные слова
до тех пор, пока я не перестану.
Мы сейчас одни - или мы вдвоём?
Разницы пока, я надеюсь, нету.
А когда пройдёт - не теперь, потом -
кто-нибудь ещё будет счастлив где-то.